Сначала не наступила весна, мгла закрыла солнце и луну, люди начали умирать от голода, а земля была завалена телами погибших. Армия зла стала на тропу войны и пересекла границы, чтобы сжечь все дотла.
Это описание Рагнарька в Асгарде — конца старого мира — четко совпадает с кадрами начала полномасштабной войны и первых дней в окруженном Мариуполе, запечатлевшего на свою камеру украинский видеограф, фотограф, журналист и режиссер Мстислав Чернов.
Он много работал во многих горячих точках, фиксировал протесты на площади Таксим в Стамбуле, событиях Революции Достоинства, во время которых был ранен.
Освещает аннексию Крыма, войну на Донбассе, в частности, одним из первых документировал последствия катастрофы малайзийского самолета Boeing 777 рейса MH17. В объектив Мстислава Чернова попали события в Сирии, Ираке, миграционный кризис в Европе, протесты в Каталоне.
Его документальный фильм 20 дней в Мариуполе 31 августа вышел в широкий прокат. А 18 сентября Украинский оскаровский комитет решил – именно эта лента представит нашу страну на Оскаре 2024 года. 23 января Академия кинематографических искусств и наук объявила, что 20 дней в Мариуполе стал номинантом на Оскар в категории Лучший документальный фильм.
Вікна пообщались с Мстиславом Черновым о его ленте, съемке в окруженном городе и его личном восприятии событий.
Мстислав, о вас достаточно много известно именно с точки зрения карьеры. Однако уверена, что не только этот аспект формирует человека и, наконец, его взгляд на мир. Поэтому хочется узнать немного личного. Как думаете, кто или что больше всего повлияли на ваше мировосприятие и выбор профессии?
— На самом деле, к сожалению, наша война, когда Россия напала на Украину девять лет назад, сформировала многих журналистов и документалистов. Сделала нас теми, кто мы сейчас.
Я хотел бы, чтобы переломным моментом моей жизни и моей карьеры было что-то другое, но это не так. И с этим нужно жить, пожалуй, всем украинцам.
Именно этот момент, это событие и является ключевым в моей жизни. По крайней мере, до сегодняшнего дня.
Знаете, иногда начинающим трудно понять, где бы найти опыт, чтобы устроиться на работу мечты. Какова была ваша первая работа?
— Первая работа? Я работал в агентстве MediaPort. Я давно уже окончил Харьковский университет радиоэлектроники. Но я не работал по специальности, а стал фотографом и журналистом.
И так агентство взяло меня на стажировку, а потом я продолжил карьеру журналиста. А с 2014 года начал снимать конфликты.
Когда вы решили, что вы хотите стать журналистом?
— Меня всегда интересовало понимать мир вокруг меня. Журналистика, а затем журналистика конфликта — она дает нам возможность быть там, где происходят события.
Сейчас нас окружает много информации, и немало ее деформируются, пока попадает к нам на экраны. Наше понимание мира тоже деформируется. Поэтому мне всегда было важно быть свидетелем событий.
Никогда не думал, что буду свидетелем преступлений. Никогда не думал, что быть свидетелем важно для меня не только как для человека, но и вообще для общества, для человечества. Так получилось.
Для меня это всегда было главным драйвом — быть там, где происходят события, и видеть их своими глазами.
Ваша работа очень часто связана с высоким риском для жизни, в частности, вы неоднократно попадали под огонь. Скажите, какой момент в работе для вас был самым ужасным и повлек за собой наибольший страх?
Мариуполь — это был самый страшный и тяжелый момент моей жизни, эти 20 дней. И для меня и для команды. И думаю, что для всех, кто пережил или, к сожалению, не пережил эту страшную осаду.
Такого за восемь лет съемок в зонах конфликта я никогда не переживал. Столь интенсивный и совершенно бесконтрольный, неприцельный огонь со стороны агрессора, столько убийств гражданского населения и опасной работы. Раньше со мной никогда такого не было.
Вы с командой решили поехать снимать Мариуполь еще 23 февраля, а на следующий день оказались в эпицентре событий. Расскажите, пожалуйста, о своем первом дне полномасштабной войны, который стал и первым днем съемки фильма 20 дней в Мариуполе?
— Уже 23 февраля было ясно, что война близка. Мы не знали, что она начнется завтра, но за разными кусочками информации, понимали, что, вероятнее всего, так будет. И вопрос был только в том, где мы его встретим.
Мы приняли решение встретить ее в Мариуполе всей командой, потому что этот город был стратегической целью РФ в течение многих лет. Иначе просто не могло быть. Россия в любом случае атаковала бы Мариуполь. И мы хотели быть именно там, чтобы показать миру.
Мы ехали ночью, рано утром 24 февраля заехали в Мариуполь. Передовая молчала, стояла абсолютная тишина. И мы заехали в город, а через час Путин заговорил и начали падать бомбы по всей стране. Все понеслось.
До сих пор все кажется как один страшный сон, от которого мы не можем проснуться.
Почувствовали ли вы изменение восприятия времени в Мариуполе?
— Да, мы отмеряем время событиями. И столько всего происходило тогда! Каждую минуту что-то взрывалось, куда надо было бежать, думать о том, что делать, чтобы выжить, где достать воду и еду, где зарядить камеру, как добраться до места событий, где что-то произошло.
Все было без секунды перерыва. И, конечно, это походило на один большой день. Кажется, время совсем по-другому шло.
Каким был ваш быт во время пребывания в Мариуполе?
— Быт был такой же, как и у 300 тысяч человек, пытавшихся выжить в городе.
Мы сначала забронировали гостиницу, потом была забронирована квартира, было еще несколько мест для того, чтобы если выключить свет или воду, можно было бы заряжать батарейки, что-то пить и так далее.
Мы готовились, как могли, еще не понимая, насколько будет тяжело. Первые несколько дней пожили в отеле. Но уже потом мы переехали в больницу, спали на полу вместе с врачами, с ранеными, пациентами.
Помогали врачам носить пищу, переносить раненых, когда это требовалось. Топили снег, когда он выпадал, чтобы была вода. Первые дни нам заряжал батарейки Красный Крест, но потом их разбомбили и уже можно было что-нибудь зарядить только в операционной.
Операционные генераторы никогда не выключались, потому что постоянно кого-то оперировали, постоянно были раненые.
Потом уже в последние дни нам помогал Владимир — это полицейский, абсолютно фантастический человек, рискнувший своей жизнью и жизнью своей семьи, чтобы нас вывезти из осады. Недавно он, к сожалению, был ранен в Покровске российской ракетой. Ведь продолжил после Мариуполя выполнять свою работу.
Поддерживаете ли вы связь с героями своего фильма?
— Мы в контакте со многими людьми, являющимися героями фильма: и с врачами, которые выбрались из Мариуполя и открыли мариупольскую больницу в Киеве, и с ребятами Сил специальных операций, которые спасли нас и вывели из окруженной больницы. Они уже вернулись на фронт, но были в русском плену.
Также контактируем с семьями, которые, к сожалению, потеряли детей. Мы стараемся помочь, как можем. Но, конечно, жизнь этих людей разбита, и уже нельзя вернуть то, что потеряно.
В одном из своих интервью вы говорили, что ваш фильм полон надежд. В чем она для вас?
— Там есть надежда. И я понимаю, что это именно то, что помогло мне и всем нам пережить Мариуполь и выйти из него не сломанными людьми, а продолжить работать дальше.
Это тот факт, что в любой момент: когда мы видим страдания, когда мы видим людей, которые теряют своих детей, близких, дома, спасают свои жизни от бомбардировки, все равно всегда есть кто-то рядом, кто поддерживает, помогает, держит за руку. Это, мне кажется, что-то совершенно уникальное, что произошло с украинцами.
Мы все стали одной семьей и помогаем друг другу. Именно поэтому Мариуполь – символ нашей борьбы.
Что вам лично дарило надежду и силы, когда вы были в Мариуполе?
— Видеть эту поддержку. Видеть, что врачи, полицейские, волонтеры, простые люди — ни у кого из них не опускаются руки. Каждый пытался делать то, что мог, чтобы сохранить то, что осталось от города.
Вы видели Мариуполь, который стал главным объектом в вашем фильме, чуть ли не в худшие его времена. Я не просто ради красоты слова проводила аналогию с концом света из скандинавской мифологии, ведь даже из малейших отрывков видео оттуда казалось — это какой-то ад. Опишите, пожалуйста, какой для вас Мариуполь?
— Сейчас у меня в голове Мариуполь, каким я видел его до того: цветущий, блестящий.
Но я видел и тот Мариуполь, который, как живой человек умирал. С каждым днем он все больше умирал вместе с людьми и домами. И все катилось в бездну, в хаос.
Это не просто нечто, что произошло. И это была тактика РФ не просто разрушить город, но и посеять панику, хаос, страх. И, к сожалению, в тот момент им это удалось, но больше нет.
А почему вы думаете, что больше не получится?
— Многие тогда к полномасштабному вторжению не были готовы психологически. Они не были готовы к жестокости, которую проявила Россия.
И многие еще надеялись, что все может быть решено более или менее мирным путем, или хотя бы способом, когда не будет убито так много гражданских людей. Но мне кажется, что этой надежды нет. Потому все готовы бороться.
Именно потому, что все готовы бороться, случившееся в Мариуполе уже не повторится.
Вы часто спрашиваете людей во время съемок, что они чувствуют. Вы сами себе анализировали, как чувствовали себя на тот момент?
— Я не анализировал свои чувства, эмоции, пока я не начал монтировать фильм. Но вот этот вопрос “Что вы чувствуете”, он всегда был очень важным, чтобы дать людям понять, что не просто кто-то пробегает мимо и записывает все, не интересуясь тем, что у людей в сердцах.
Одна из самых плохих вещей, которая может с нами произойти, — в момент стресса и трагедии остаться в одиночестве и понимать, что никого вообще не интересует, что ты чувствуешь, и что с тобой происходит.
И многих людей поддерживает именно то, что кто-то интересуется их чувствами.
То есть, это был для вас такой способ помочь людям?
— Многие семьи нашли своих близких, благодаря фотографиям Евгения Малолетки и видео, которые я снимал. Потому что не было связи. Находили их в наших сюжетах, писали нам, спрашивали, где именно находятся их родственники, находили их и спасали из города. Это спасало жизнь.
И когда Красный Крест и политики договаривались о зеленом коридоре, они использовали наши съемки. Это тоже дает мне надежду, что журналистика имеет силу. Это дает мне смысл жизни и воодушевление работать дальше.
Когда освободят Мариуполь, вы планируете ехать его снимать?
— Уже есть команда: военные, полицейские, врачи. Все ждут возможности вернуться. И я жду возможности показать фильм в отреставрированном драмтеатре Мариуполя.
Вы не боитесь того, что вы там увидите?
— Туда мы все должны вернуться. По крайней мере, для того, чтобы начать расследование военных преступлений.
Потому что пока город не будет деоккупирован, настоящие процессы по поводу российских военных преступлений не могут начаться. Нужна эксгумация тел, нужен доступ к месту событий, поэтому это очень важно. А пока оккупационные власти разрушают доказательства этих преступлений.
Вы говорили, что привезли из Мариуполя около 30 часов материала. Их вы сократили до часа и 35 минут. Как вы проводили процесс отбора кадров? Не было ли банально жалко убирать из списка еще несколько минут болезненной реальности тех дней?
— Ни 90 минут, ни 30 часов не будет достаточно, чтобы показать весь масштаб разрушений и страданий. И важно держать зрителя заинтересованным в том, что он увидит. Это первое.
Во-вторых, конечно, хотелось показать больше. Но в то же время важно было найти баланс между стерилизацией и страхом испугать зрителя, между этим переживанием не показать достаточно и необходимостью показать все, что там было.
Но, как я уже говорил, мы сняли, может, один процент от того, что происходило в Мариуполе. А Мариуполь — это, может, один процент тех трагедий, которые происходят с украинцами по всей Украине. Поэтому это хорошее начало, но конечно же этого недостаточно.
Потому что если мы не будем восполнять эту тишину, этот вакуум, открывшийся там сейчас в Мариуполе, его будет заполнять пропаганда.
Увидеть ужасы Мариуполя и защищать его до последнего пришлось украинским военным. Читай интервью защитника Мариуполя, выжившего в теракте в Еленовке.
А еще у Вікон есть крутой Telegram и классная Instagram-страница.
Подписывайся! Мы публикуем важную информацию, эксклюзивы и интересные материалы для тебя.