Концлагерь в Ягодном — репортаж о пережитой оккупации

Фото Instagram

Село Ягодное в Черниговской области оккупировали в первых числах марта. Российские военные согнали всех жителей в подвал местной школы. Под землей в нескольких небольших помещениях, где до этого хранился школьный инвентарь, 26 дней просидели около 400 человек.

Спали сидя, на улицу выходили раз в день. Все остальное время дышали через дыру в окне. В этом подвале скончались 11 человек. Зато оккупанты жили в домах жителей деревни: грабили и убивали.

В первый по-настоящему жаркий летний день в Черниговской области среди обгоревших развалин дома работают десятки человек. Это волонтеры из Киева, помогают жителям села Ягодное справиться с последствиями российской оккупации.

Рядом, возле подвала, сидит женщина, Людмила, и растерянно смотрит на этот муравейник. Она уже месяц как бездомная.

Я не плакала. Даже когда узнала, что дома нет — не плакала. Просто пустота внутри была и все.

Досадно — за что на старость лет такое наказание? — говорит Людмила.

О том, что началась полномасштабная война, женщина сначала даже не знала. За два дня до этого сломался телевизор. Но когда вышла кормить собаку, неподалеку от взрыва дрогнула земля.

За русскими снарядами вскоре вошли и оккупанты. Когда уничтожили дом, в котором она прожила 27 лет, женщина не видела, успела выехать к сыну в соседнее село. Его дом прихода россиян тоже не выдержал.

Разворотили ему весь двор. Стали возле дома — дуло было видно в окно. Ну и буквально вечером у него уже дома не было. Я думаю, они это специально сделали. Здесь страх, что было вообще.

Сначала жители Ягодного прятались в своих погребах, но когда россияне вошли в деревню, всех согнали в школьный подвал. Туда нас ведет Иван Петрович, завхоз детского сада рядом со школой. Он вместе с женой, двумя сыновьями, невестками и внуками провел здесь всю оккупацию.

Выехать не позволили никому. В подвале очень холодно, но мужчина говорит: тогда люди задыхались от жары и недостатка кислорода. В нескольких комнатах сидело почти четыреста человек. В одной, самой большой — аж 175 пленников россиян.

Они все время почти не двигались. Потому что коридоры тоже были забиты людьми. Лучше всего сидеть на скамейке. Кому не хватило места — перебивались на сумках и на коленях.

Рядом с местом, где стояли ведра, служившие туалетом, кормили полуторамесячного ребенка. Люди дышали через дыру в заколоченном окне, впоследствии массово начали болеть.

Это было похоже на концлагерь.

Иван Петрович молча кивает и отворачивается.

Но самое страшное ждало нас дальше — расписанные стены подвала. Дети рисовали на них кошек и украинский флаг. Взрослые вели календарь и писали фамилии умерших и расстрелянных.

Радченко Славик — снаряд взорвался, на снаряде убило. Шевченко Витя — в доме застрелили. Шевченко Толя — не знаем, где его похоронили, не нашли еще могилу.

Этих тоже постреляли, в погреб в чужие люди бросили, так нашли. Очень страшно это пережить. Этого нельзя словами передать — с болью рассказывает Иван Петрович. У него от невыплаканных слез начинает дрожать голос.

Мужчина говорит: тела умерших сначала складывали в котельную возле школы. Потом, когда оккупанты разрешили похоронить умерших, жители пошли на кладбище. Пока копали, россияне начали по ним стрелять. Ранили четырех.

Люди спасались, прыгая в свежевыкопанные могилы. О том, что оккупанты уходят из села, люди услышали из дыры в дверях. Видели, как они бегали и грузили в технику награбленное.

Затем в лесу начала взрываться машина с боеприпасами. Поэтому люди несколько часов боялись выходить на улицу. Когда стало тихо, выбили дверь, но большинство осталось в подвале: дворы и дома были заминированы. Иван Петрович говорит: пошел домой один, семью не пустил.

Я уже не мог выдерживать. И так ноги попухли. Все, кто мог — все ушли домой. Будет что будет.

Тем временем большая уборка разрушенных домов заканчивается с закатом. Надо успеть вернуться в Киев. Волонтеры говорят — будут приезжать в село еще: делать посильный ремонт, стеклить окна, чинить крыши и привозить помощь.

Людмила, у которой теперь уже нет дома, идет со своего двора не сразу. За ней должен приехать сын.

А он меня ругает, говорит: “Чего ты туда поперлась”, — кричит. А я говорю: “Я домой пришла, понимаешь? Что я могу сделать?” — вздыхает женщина.

Это может прозвучать удивительно, но самую жизнеутверждающую вещь за этот день я увидела в том же подвале. На дверях люди каждый день вели свой календарь. Он закончился 31 марта. Рядом с датой подписи: “Наши пришли”.