Всегда был свободным, даже в плену: Олег Сенцов о новом фильме Носорог, жизни в заключении и судьбе России

За день до полномасштабной войны, за три месяца до премьеры. С Олегом Сенцовым мы встретились за полсуток до того, как весь Киев проснулся от взрывов, изменивших жизнь Украины и всего мира навсегда.

Однако в такой, казалось бы, мирный день разговор не ограничился только темой кино. К ней добавился нависший гнет новостей и напряжения, все больше выраставших вокруг границ и мнений каждого украинца.

Олег Сенцов — не просто режиссер, снявший криминальную драму Носорог, которая вышла 23 мая на платформе Netflix. Это человек, в полной мере познавший жестокость “русского мира”, находясь в его эпицентре в качестве политического заключенного.

Украинский режиссер рассказал, как создавал свою новую ленту, какую символику закладывал в ее деталях, как пережил неволю и как не дал себя сломать хищной руке российского империализма.

— Сейчас в кино идет ваш новый фильм Носорог. Когда впервые возникла идея создать эту историю?

— Всегда в искусстве определенный герой на чем-то базируется. Я провожу параллель в своей голове, где есть определенные воспоминания, встречи, когда я создаю персонажей. Потому что я уже многое прожил.

Идея создать эту картину появилась более десяти лет назад после разговора с одним знакомым, который прошел определенный путь, а затем сошел с него. Я знал его с одной стороны, а потом пообщался откровенно — и узнал с другой.

Стало интересно, как человек может иметь одну внешность, но что-то другое иметь внутри.

Кроме того, в фильмах часто есть такой герой, которого играет Джейсон Стейтем, и он просто валит всех плохих парней. Это некий картонный персонаж, не вызывающий вообще никаких чувств.

Но плохие парни тоже люди, у них есть дети, жены, семьи. Они почему-то такими стали. И мне это было интересно.

То есть я зашел с отрицательной историей об эффектном персонаже, показал его настоящую трагедию. Потому что у таких людей тогда (фильм показывает 90-е годы, — ред.) почти не было выбора.

Я написал этот сценарий и создал персонажа, не похожего на своего прототипа. Он существует больше как собирательный образ, чтобы показать всю эту историю.

Сначала начал искать деньги на питчингах на фестивалях. Однако до съемок не дошло и началась революция, потом война, тюрьма и все застопорилось. После освобождения вернулся к этой идее и снял наконец кино.

— Главную роль в Носороге исполнил участник боевых действий. О вашем жизненном опыте знает весь мир. В обоих случаях такие события оставляют определенный отпечаток на восприятии мира. Как вы находили точки соприкосновения и схожие качества с ним?

— Я, конечно, искал главного героя, имевшего определенный непростой опыт. То есть он мог быть в тюрьме, или заниматься спортом, или дрался, или хулиганил, или же был спортивным фанатом, или был на войне и держал в руках оружие, который видел смерть.

Людей с таким опытом всегда видно по глазам, по манере. Сергей был одним из таких.

Сергей не был победителем. (Сергей Филимонов — исполнитель главной роли, общественный деятель, в прошлом участник боевых действий в составе добровольческого батальона полка Азов, — ред.)

Он не был таким огромным, как я хотел. Кроме того, он уже стал общественным активистом, гражданским. То есть хулиганство было уже в его прошлом. Его молодость и все эти фанатские истории, война, Азов и прочее остались далеко.

Но мы с ним побеседовали. Он заинтересовался, приходил на кастинги, старался лучше всех остальных. Потому я его взял.

У нас действительно есть много общих знакомых. У нас какие-то воспоминания действительно похожи.

Он действительно быстро рос как актер и был максимально заинтересован этой историей, делал, что было нужно. Он выкладывался на все 100%, как и вся наша команда. Поэтому он воплотил эту роль очень хорошо, и здесь тоже хорошо сыграл опыт.

Это была история, когда все бегут вместе и поддерживают друг друга. Это было очень классно, была очень хорошая компания людей, которые работали.

— Вы часто выбираете непрофессиональных актеров для своего фильма. Например, в дебютном Гамере роли исполняли настоящие геймеры, а в Носороге — активист и участник боевых действий. Как отличается работа с профессиональными актерами и любителями? И почему вы предпочитаете простых людей?

— У меня был травматический опыт работы с профессиональными актерами из театра в Симферополе. Это было ужасно. Я думал, что снимаю какой-нибудь гениальный сюжет, а оказалось, все не так.

Однако это меня научило. Был дебютный фильм Гамер, это уже другая история, где я брал людей с улицы. Там играет только одна профессиональная актриса. Там уже есть часть реальной и нереальной игры. И я добился правильного эффекта, возможно, не такого хорошего, как я хотел, но все же.

Гамер пошел хорошо по фестивалям, потому что там была определенная искренность. Фильм не отличался совершенным сценарием и режиссерской работой. Бюджет был $20 тыс., и я думал, что ничего не останется.

В Носороге я уже дальше пробовал этот метод. Точно знал, что моего главного героя среди профессиональных актеров нет.

Потому я частично разбавил историю профессионалами. Роли второго плана и эпизоды играют как профессиональные актеры, так и непрофессиональные.

Были такие моменты, когда человек, имеющий известное имя, играл меньший эпизод, чем никому не известный.

Это позволило достичь максимального эффекта подлинности. Это для меня главное в любом фильме. А в этом особенно.

— В ваших фильмах часто преобладают некие оттенки. Например, в Носороге много красного. Имеют ли они какое-нибудь символическое значение для вас?

— Красный в фильме — это тот цвет, который я увидел, когда мы приехали с оператором в Кривой Рог на локацию. Там были выбросы руды, красные лужи и осадок.

Это как цвет засохшей крови. Я посмотрел и сказал: “О, это цвет нашего фильма”.

Потому что я увидел это на локациях и уже потом его тоже использовал. Мы производили такой определенный цветовой эффект.

В фильме где-то там лежит такая красная земля, которую мы использовали, а где-то подкрашивали. Или потолки были красные, терракотовые.

Нам этот цвет диктовало само место и материал, сама история, поэтому мы сделали так. Это было уместно.

— Сначала вы планировали снимать Носорог в Германии, но в конце концов пришлось перенести производство ленты в Украину. Но у вас был опыт международного кинопроизводства. Как отличается кинопроизводство в Украине и за ее пределами, где вы снимали?

— Следующие фильмы мы хотим снимать в Украине. У меня нет желания уезжать. Опыт работы с иностранными группами есть, они другие. Даже не в плане опыта, а в отношении к работе.

Мы готовы идти ложиться на съемочной площадке, а они нет. Они делают только то, что нужно. У них все должно быть рассчитано и спланировано. И это верный подход.

Мы как добровольческий батальон, понимаете. Мы под песни бежим в атаку.

Мы ведь строим Украину. Поэтому не должны ехать снимать на все готовое за границу. Думаю, тем, что снимаю кино здесь, делаю свой вклад в развитие страны.

 

— Обойти вниманием события, за которыми следит мир, а мы находимся в их эпицентре, просто невозможно. У людей агрессия России и потенциальная потеря свободы вызывает стресс. Что чувствуете вы и помогает ли вам ваше прошлое относиться ко всему происходящему с большим спокойствием или философски?

— По-философски относиться к этому не могу. Философия будет на пенсии. Отношусь только более спокойно, потому что в моей жизни было многое.

То есть после Революции достоинства, когда так сложилась жизнь и переживал определенные события. Ты просто начинаешь меньше бояться, просто более спокойный и уверенный.

Поэтому когда Путин признал “ОРДЛО”, все стало ясно.

Агрессор сбросил маски и показал свое настоящее лицо.

Теперь нам нужно искать новую площадку для переговоров и возможность деоккупации Крыма и Донбасса после поражения России в этой войне.

Потому что они хотят начать ее на более масштабном уровне. Это уже стало ясно после всех этих угроз, которые он будет выполнять.

Нужно, чтобы все государства встали против него. Иначе незачем вообще жить.

— Часто, когда человек попадает в несправедливые обстоятельства, ему свойственно разочаровываться в людях. Был ли у вас такой момент? И когда удалось поверить снова в справедливость, правду и людей?

— Я никогда не разочаровывался в людях. Даже вспоминая ситуацию моего ареста. Я знал, кто такие русские и что они делают.

Наоборот, у меня была вера в тех людей, которые меня поддерживали. Сейчас нам нужно поддерживать ВСУ и нашу страну.

У нас отличный народ, который все может. Я горжусь нашими украинцами.

— В своей книге о концентрационном лагере Виктор Франкл рассказывает, что после освобождения человеку не становится сразу легко и свободно дышать. Часто психика не готова к положительным изменениям. В какой момент вы осознали, что получили свою свободу (физическую)?

— Я об этом думал когда-то. В тюрьме никто не говорил, что меня вот-вот освободят. Просто были определенные события и ситуации, из которых понимаешь, что этот момент близится.

Сначала меня привезли в Москву, потом готовились документы. Однако даже когда я летел в самолете, то чувствовал себя одинаково (равно как и за решеткой, — ред.).

Тогда я понял, что всегда был свободным. Даже когда находился в плену.

Не было момента “наконец-то на свободе”. Только в течение двух или трех лет зажатый кулак внутри немного расслабился, но полностью пока не отпускает.

В тюрьме был черно-белый мир. А здесь он сложнее. Когда ты боролся за какие-то моменты и вкладывал в это всю жизнь.

Когда увидел, что происходит здесь, то бывало обидно и больно из-за того, что на самом деле не все еще у нас так хорошо, как бы нам хотелось. У нас еще есть, за что бороться.

— Вы также упоминали о том, что из людей пытаются сделать стадо. То есть во время заключения происходит определенная деперсонализация человека. Как после всего удалось восстановить собственное “я”? Или вы пошли другим путем и создавали себя снова?

— Та система не могла меня сломать. Когда меня привезли в тюрьму, то вообще не могли справиться со мной. А там у них такая специализация. Это полярный круг, самый северный лагерь в России. И там людей действительно ломают, выходит такое стадо зомби.

Даже в таких мелких моментах, как приветствие с администрацией. И к обычному “здравствуйте” нужно было добавлять “гражданин начальник”. Они действительно заставляли это делать.

Он может через минуту идти назад или намеренно развернуться и пройти мимо через пять секунд, и снова нужно было с ним так здороваться. Так могло быть по сто раз в день. В этом нет смысла.

Я не ходил так, как нужно, и не здоровался, потому имел много проблем. Они не могли пытать и избивать меня, потому что я сопротивлялся и после этого было бы много проблем у них. Поэтому они поступали иначе, закрывали в карцер.

После голодовки стало немного легче, потому что все отстали. Я показал им свой характер. И они (смотрители, — ред.) немного начали уважать меня.

Уважают сильных, даже если это враги.

Если ты не ломаешься, они могут не понимать твою позицию, но будут уважать.

— Что помогало вам выжить в тюрьме?

— Каждый выживает по-своему. Каждый обретает свой смысл. Универсального способа не существует.

Так, как поступал Франкл, он нашел для себя такой способ. Кто-то сидит и смотрит в потолок, а кто-то занимается спортом, кто-то уходит в религию. Кто начинает читать, развиваться и писать — таких людей было меньшинство.

Я всегда и до этого много читал. И писал, потому что имел такую возможность, хоть и немного.

— Как сделать так, чтобы диктаторы никогда больше не появлялись в истории человечества?

— Мы делаем все, чтобы так и было. Мы двигаемся в этом направлении. Даже если взять историю 300 лет назад, то таких тоталитарных стран было очень много. Все монархи были такими же.

Сейчас мы имеем мир, где треть стран живут в цивилизованных рамках. Еще какая-нибудь сотня лет, и, надеюсь, мы все будем жить в таких условиях. И никто похожий на Путина не сможет затянуть нас в такую ​​позорную войну.

Россияне же несут ответственность за то, что делает Путин, потому что они поддерживают его внешнюю политику. Я там был, они вообще не считают нас страной.

Для них мы просто какой-то взбунтовавшийся придаток. Они просто не понимают этого.

Чтобы их не появлялось, нужно быть меньше животным и больше человеком. Необходимо развиваться самим как обществу, личностям и государственным институтам.

Россия сейчас развивается несколько по-другому. У них путь в какой-нибудь темный лес, в болото. Они там уже живут.

Поэтому нужно делать все необходимое вместе, чтобы победить этого тирана и пройти определенную политическую перезагрузку. Вернуть наши территории, освободить то, что Россия сейчас удерживает. Не только украинские, но и грузинские, молдавские и другие. Там и внутренне многие не хотят быть с Россией.

Иначе эта война будет продолжаться постоянно по кругу и наши внуки будут вынуждены продолжить воевать. Нам бы этого не хотелось.

— Будь у вас возможность, допустим, магическим образом убрать из мира одну вещь или явление при условии, что это исчезнет навсегда, что бы это было?

— Навсегда убрать Путина из мира. Как явление.

---

Режиссер Олег Сенцов и исполнитель главной роли в фильме Носорог Сергей Филимонов защищают независимость Украины на фронте.

Российские войска пришли на украинскую землю уничтожить нас как нацию, подчинить и нивелировать наше существование без русского мира. Однако рекордное количество специалистов международного уголовного права работает в Украине, чтобы доказать, что действия РФ на территории Украины — настоящий геноцид украинского народа.

Читай, каким будет специальный трибунал для главного российского преступника Путина, и что его ждет после.

Фото: Богдана Макалюк