Искали на улицах “нациков” и “бандеровцев” — бучанка Екатерина Украинцева о поведении россиян во время оккупации

Братские могилы, уничтоженные дома и автомобили, сотни мертвых тел прямо на улицах — такой Бучу увидел мир в первые дни после освобождения города от российских захватчиков. Местная жительница и депутат Бучанского городского совета Екатерина Украинцева рассказала свою историю выживания в оккупации.

— Каким был для вас первый день войны?

— В 5 часов утра мой муж был в Киеве на работе — в муниципальной охране КГГА. Он позвонил в 5 утра и сказал: “Мамочка, война”. Я не скажу, что была морально не готова, потому что после того, как лично прослушала речь Путина, чувствовала, что что-то такое будет. Только было непонятно, что.

И мы допустили, с одной стороны, ошибку, с другой, нам так было легче. Дочь взрослая у меня, 26 лет, находилась в то время в Киеве. Мой муж позвонил ей и сказал срочно собираться и ехать в Бучу.

Мы думали, что в Буче будет безопаснее. Таким образом люди, которые фактически могли вообще не попасть в оккупацию, попали туда.

С другой стороны, если бы мы были врозь и пропала бы связь, как у многих, то это вообще было бы хуже всего. Нет воды, света, еды, чего угодно. Но когда нет связи с родными, чтобы просто сообщить, что все нормально или нужна помощь — это хуже всего. Мы были рядом: я, муж, дочь, ее парень и моя свекровь, которой 83 года.

24 числа дочь с парнем приехали к нам, а муж оставался еще в Киеве. Вечером начались первые взрывы на Гостомельском аэродроме. Все происходило на наших глазах, виднелось красное зарево. Муж сказал, что его попросили остаться в Киеве на работе. Он задержался.

25 числа я ему звоню и говорю: “Здесь такое происходит, ты когда приедешь?” Он сказал, что коллега на работе может довезти, потому что транспорт уже тогда не ходил. Он приехал в последний момент перед тем, как взорвали мосты через Романовку и Гостомель.

— Как вы самоорганизовались с местными?

— Я уже написала всем соседним домам, чтобы те, у кого есть свое оружие, собрались. И ребята, у кого было охотничье оружие, у кого зарегистрировано травматическое, начали собираться.

Пытались координировать действия, потому что мы понимали, что хотя бы своими силами можем взять под охрану наши дома.

25 числа уже начала поступать информация, что россияне оставляют метки на зданиях и дорогах. Нам поступила информация, что метка была возле нашего дома. А уже был введен комендантский час. На тот момент еще не было осознания, что такое комендантский час, и мы начали ходить по дороге и искать метки.

Вечером к нам пришли два парня с оружием и сказали: “Что вы там ходили? Комендантский час, кто вы такие?” А оказалось, что это были ребята, которые также самоорганизовались, ОО Бучанська варта. Они пришли, потому что им поступило сообщение, что какие-то неизвестные ходят по дороге и ставят метки.

Так мы познакомились и договорились на следующее утро встретиться, чтобы скоординировать нашу совместную работу по охране. И мы втроем — я, муж и мой сосед — пошли в эту организацию. Оказалось, что это не терроборона, а просто самоорганизация людей и ветеранов, у которых был боевой опыт.

Они были очень возмущены бездействием местных властей. Ко мне обращались многие люди, которые хотели защищать город, но нам не давали контактов терробороны.

— Когда начались первые столкновения с россиянами?

— 27 числа ребята снова попросили меня подойти к блокпосту. Я предлагала себя и своих соседей, чтобы помочь, но у нас оружия не было. Мы туда подошли, на что ребята сказали: “Мы хотим, чтобы ты записала с нами прямой эфир”.

Хотели пригласить всех желающих защищать Бучу и рассказать, какая ситуация. Только мы заканчиваем эфир, буквально в ту же минуту слышим гул тяжелой техники. Старший срочно дал команду “всем по местам”, то есть оказалось, они раньше запланировали свои позиции.

Он меня выгнал, а мне от них до дома было 500 метров. Только я дохожу к дому, и начинаются выстрелы. Мы уже просто бежим в дом и кричим: “Всем по подвалам!” Нам прилетел снаряд на третий этаж.

Мы были в подвале, наша свекровь оставалась в квартире. Я успела позвонить ей, чтобы она спряталась в прихожую и не выходила оттуда. Пока были взрывы, сосед начал в группе в Viber писать: “Катя, у вас горит квартира!”

Выйти невозможно было из-за взрывов, но оказалось, что это дым пошел нам в квартиру с третьего этажа. Как только более-менее стихли взрывы, мы вышли во двор, а наша бабушка сама оделась, вышла на лестничную клетку. У нее уже было черное лицо.

Людей, в чью квартиру попал снаряд, слава Богу, не было дома — они выехали. Начались сообщения в депутатской группе, что горят дома. Я сказала, что и наш горит на третьем этаже, на что мне ответили: “ГСЧС ко всем не успеет, тушите сами”.

Мой муж полез на третий этаж, сосед к нему присоединился, мы передавали огнетушители, я с четвертого этажа бросала намоченные полотенца. Мужчины потушили пожар и начали выламывать изнутри дверь. У меня началась паника, потому что я поняла, что они не могут выбраться. Наконец они выломали дверь, и мы потушили пожар. Квартира была чёрная.

Это был первый день, первый бой. Тогда погиб мой друг, Володя Ковальский.

Он был на протезах, но был уникальным человеком: организовал свой бизнес, построил дом, у него родился сын после войны.

Человек полноценно жил жизнью. Несмотря на то, что он был на двух протезах, нормально передвигался. Он приходил в шортах ко мне во двор, и все маленькие девочки хотели сфотографировать настоящего киборга. И он пришел 24 числа в Бучанську варту. Они выгоняли его, говорили, что он не сможет отходить в бою.

27 февраля они приняли бой, и он погиб. Мы его даже не похоронили. Он в морге. Мы ждем до конца оформления документов, потому что поскольку не было создано в Буче территориальной обороны, значит, он не воевал. А нам нужно доказать, что он Бучу защищал. И мы это обязательно сделаем.

Была организована общая могила, потому что орки не давали возможности хоронить людей на кладбище. И мы его похороним, мы знаем, где он. Так вот для нас началась война.

— Какое было информирование со стороны местных властей?

— Фактически мы ощутили полную оккупацию с 5 марта. Накануне уже была известна информация о том, что россияне зашли со стороны Гостомеля и Ворзеля на тяжелой технике по улице Яблонской. И дальше они продвигались, они были повсюду, на всех улицах.

Люди ждали информации об эвакуации, но никаких официальных данных не было. Это то, в чем сейчас больше всего обвиняют люди власть — не было обеспечено никакого информирования.

Мэр заявил в своем интервью Украинской правде о том, что он знал, что это будет серая зона.

Он сказал, что не сообщал об этом обществу, потому что не хотел сеять панику. Я считаю эти действия совершенно неправильными. Потому что с 24 числа, когда уже вертолеты летели на Гостомель, была возможность сообщить людям о том, что нужно покидать город. Еще тогда, когда были целыми мосты.

Вот ко мне позвонила Дарья — девушка, которая ищет пропавшего брата. Она, услышав информацию, что 9 марта был создан “зеленый” коридор, восприняла это как то, что из города можно выходить. Дарья написала своему брату, чтобы он шел на блокпост Жираф в Ирпене и там его будет ждать ее муж. Он ушел и пропал.

Надо было пройти четыре российских блокпоста. На каждом проводили обыск, забирали телефоны, искали татуировки и спрашивали, являешься ли ветераном. А учитывая, что он был ветераном и имел татуировку, я себе могу представить, что было, когда он попал на российский блокпост. До сих пор с ним нет связи.

Вот еще дезинформация: третьего числа у горсовета украинские военнослужащие подняли наш флаг, хотя он и не был опущен, потому что Буча до тех пор не считалась официально оккупированной.

Они подняли флаг и объявили, что Буча освобождена.

А третьего числа людей убивали на улице Яблонской, и с третьего на четвертое произошла оккупация Бучи. Люди, когда увидели, что Буча освобождена, восприняли эту информацию так, что можно свободно передвигаться. Хотя до этого мы сообщали, чтобы машинами не ездили и не выходили, потому что это опасно.

Третьего числа у нас был убит священник УПЦ, которого мы тоже искали. Тело только недавно нашли и похоронили. Он пошел за пайком, потому что сказали, что там раздают гуманитарную помощь. Но был застрелен россиянами.

Нам очень нужна была официальная и правдивая информация.

Убитый священник в Буче

— Когда вы лично видели и разговаривали с орками?

— Увидели мы их впервые 6 марта. У нас пропал свет, и пришлось всем выходить на улицу, чтобы разжечь костер, приготовить еду и нагреть воду. Мимо нашего дома тогда впервые проехали два БТР с ними на броне. Их было где-то человека по четыре на каждой броне.

Они проехали совсем рядом с нашей детской площадкой, и все стволы были направлены в нашу сторону. Это был первый ужасный момент, когда мы их увидели. Они не останавливались, хотя мы очень переживали, что заедут к нам во двор. Но они поехали в гимназию, которая рядом — там создали госпиталь.

Затем мы стали видеть патрули, проходившие по улицам рядом. И когда мы видели их, то кричали в группу, чтобы все прятались и закрывали дверь. Мы людям сообщали, чтобы ни в коем случае с ними не контактировали, а просто прятались.

7 или 8 марта я узнала, что мой коллега-депутат был у исполкома как охранник. Я удивилась и решила туда сходить. Встретила там знакомых охранников, и там, пока я находилась с ними, приехал БТР в Бучанский совет.

Сидело три человека с буквой V на БТР и георгиевскими лентами. Это был первый контакт, когда мы разговаривали. Они подошли и спросили: “Где ваш мэр, где ваши депутаты?” С нами был третий гражданский человек, который сказал, что все уехали, и спросил, что им нужно.

На что те сказали: “Ну надо же как-то жизнь в городе налаживать, надо встретиться”. То есть сначала они все уничтожили — воду, электроэнергию, а потом “давайте жизнь налаживать”. Гражданский сказал, что мы передадим информацию, когда увидим мэра. Они с этим согласились, сели на БТР и уехали.

Третий контакт с ними был 9 марта. Тогда была объявлена ​​несостоявшаяся эвакуация. На нее, как ни странно, пришли русские солдаты — совсем молоденькие, явно срочники. И вот они просто стояли в толпе с оружием.

Люди стали их окружать и спрашивать, что они здесь делают. Никто не рисковал кричать “долой оккупантов” или, как в Херсоне, не поднимались против них, потому что все понимали, что Буча оккупирована, и это очень опасно. Но женщины окружали этих солдат. Видно было, что те боялись оставаться наедине с народом, поэтому они потихоньку оттуда ушли.

— Какие вы слышали свидетельства местных о преступлениях оккупантов?

— Улица Яблонская — это мой избирательный округ. Со 2 апреля я начала собирать показания людей, которые рассказывали об убийствах на их глазах, за то, как людей проверяли. В Гавриловке мы нашли парня, которого брали в плен и издевались: он себе яму копал, а они стреляли над его ухом.

Люди рассказывали, что происходило, как орки себя вели.

Все однозначно говорят, что особенно они были жестокими в последние десять дней перед уходом. Вторая половина марта была наиболее жестокой.

Если они зашли в Бучу с третьего на четвертое марта, то, начиная с пятого числа, стреляли просто по всем, кто был у них на пути. Поэтому люди, которых убили на улице Яблонской — это следствие входа россиян в Бучу.

По результатам экспертизы и по фотографиям, которые сейчас публикует морг, видно, что это были расстрелы, не осколочные ранения от хаотической стрельбы, а именно умышленные расстрелы гражданского населения.

В моргах много тел с татуировками. Русские ходили и искали, спрашивая: “Где ваши нацики?” “Нацики”, я так понимаю, для них это ассоциации с Азовом, татуировками.

А священник, которого убили, был из Ивано-Франковской области. Я так думаю, что они просто открыли паспорт, увидели это, а для них это наверняка “бандеровец”. И вот таким образом они искали “нациков”, “бандеровцев” и убивали людей.

— Как россияне жили у вас в доме?

— У всех сорвали дверь и жили здесь. На верхних этажах были обустроены снайперские группы. На втором этаже они сделали огневую точку. То, как они жили в квартирах — это просто… У меня после этого создалось впечатление, что кроме деревянного туалета с дыркой на улице они в жизни ничего не видели.

Они не понимали, как использовать унитаз и что можно смыть воду за собой.

Многие люди, вернувшиеся в свои квартиры и затем наводившие порядок, несколько дней были в состоянии шока.

Мне кажется, что в России очень большая проблема с нижним женским бельем, потому что они воровали все плавки и лифчики.

Я не знаю просто, как такое комментировать. Человек возвращается с войны и тянет с собой ношенный лифчик — это на голову не натянешь.

В соседний ЖК они пригнали КамАЗ и грузили все туда. Технику в основном не воровали, а разбивали: простреливали или прикладом повреждали.

— Почему вы покинули город?

— Наконец, 9 числа мои знакомые из Ирпеня передали информацию, что обо мне уже известно на российских блокпостах, меня ищут и надо срочно уехать из Бучи. Я не собиралась ехать, думала до последнего здесь оставаться, потому что возле меня организовалось очень много людей, рассчитывавших на меня.

В доме мы организовали охрану, чтобы находиться здесь долго. Приготовили еду, воду, кровати спустили. Сначала я думала прятаться, но потом поняла, что это будет опасно. 11 числа мы всей семьей, хотя бабушка была против, собрались и уехали в Белогородку.

Я там с середины марта создала сбор средств на свою карту, чтобы купить все необходимое для защитников: бронежилеты, квадрокоптеры. Находясь в оккупации, я понимала, что им нужно. 2 апреля я приехала сюда с первым гуманитарным грузом. И с тех пор мы практически каждый день возим помощь в Бучу. Люди еще нуждаются в ней.

После того как украинские войска освободили находившиеся под оккупацией города Киевской области, весь мир увидел ужасные картины. История погибшего мужчины на велосипеде в Буче задокументирована как доказательство зверств, которые творила русская армия.