По последним расчетам Киевской школы экономики, общая сумма прямого ущерба инфраструктуры за время войны в Украине уже достигает более $103 млрд. Среди них наибольшую часть составляют повреждения или уничтожение жилых домов украинцев. Герой нашего интервью — архитектор Слава Балбек — один из тех, кто вместе с командой специалистов самостоятельно принялся исследовать потери и планировать будущие проекты восстановления. Например, RE:Ukraine стал основой для замысла строительства тестового модульного городка в Киевской области, в котором будут жить переселенцы. Кроме того, во время войны Слава Балбек и его Balbek Bureau разработали систему защитных арт-конструкций для украинских памятников. Они также начали масштабное исследование сел Украины для выработки отдельных дизайн-кодов в восстановлении каждого пострадавшего населенного пункта. Об этом, волонтерстве, плане и цене будущего восстановления Украины — в нашем эксклюзивном материале. — Война забрала у Украины много жизней, домов, природы. Вы как архитектор предложили сохранить некоторые уничтоженные объекты, такие как мост в Ирпене в виде дизайн-памятки. Какие еще места должны однозначно стать частью истории, а какие заново встать из пепла уже без следов войны? — Сейчас еще очень трудно сказать даже о мосте. Работа над ним еще идет. У нас большая рабочая группа работает именно по отбору таких мест для понимания, что должно быть музеефицировано. Нет единого концепта, но есть единое желание быть приобщенным. Я говорю за себя. Каждая область, место, село имеет свой характер. Если там произошло какое-то событие или героический поступок, то такое место уже заслуживает мемориализации. Это нужно вспоминать, потому что мы сейчас создаем новейшую историю Украины. О ней будем рассказывать, ею будем гордиться. Сейчас мы делаем этот проект моста, который скоро пойдет в релиз. Мы покажем, как мы видим подход к мемориализации этого места. В дальнейшем то же самое можно будет сделать с историей какого-то ребенка из села Киевской области или другого региона, потерпевшего разрушение или оккупацию. Это не менее важно зафиксировать в памяти, чем подрыв моста в Ирпене. Сейчас мы с командой работаем над тем, чтобы понять, должны ли мы это делать вообще на таком глобальном уровне. Но все согласны с тем, что нельзя будет просто так это оставить и что главный заказчик — это человек. Есть люди, которые имеют свое видение на местах и не хотят, чтобы возле их разрушенных домов делали мемориал, например, в Бородянке. Есть люди, которые просто не хотят вспоминать эти события. И здесь очень сложно понять, как можно в каждом конкретном случае провести этот урок истории памятными местами, чтобы напоминать следующим поколениям обо всех этих событиях. Это огромный объем работы. Мы делаем первый пилотный проект на уровне моста в Ирпене, показываем, как это можно сделать. Возможно, позже это будет работа на нескольких локациях Киевской области. Первые результаты нас либо отговорят дальше работать, либо наоборот мы будем работать по всей Украине. Война продолжается, разрушения еще продолжаются. И работа над мемориалами отходит пока на второй план. Но проекты нужно разрабатывать уже. И мы делаем это сейчас на двух линиях: архивирование историй, событий, воспоминаний; обустройство мест памяти. У каждого городка облгосадминистрации есть свои истории, и они над ними уже работают. А мы им можем предлагать реализацию. Главное только найти баланс между тем, чтобы рассказать нашу историю и не травмировать ее свидетелей. — Вы пишете в соцсетях, что как архитектор выступаете за аутентичность. Поэтому исследуете села, которые будут в будущем восстанавливать, чтобы во время реконструкции сохранить их дизайн-код. Как вы это организуете сейчас? — Мы не работаем с большими городами. У Ирпеня и Бучи был еще до войны свой устоявшийся стиль, который менять мы не имеем права. А если внедрять какие-то новые решения точечно по сильно разрушенным локациям, это должна быть новая концепция. Вряд ли будет внедрена какая-нибудь большая идея на общем уровне, чтобы перестроить весь город. Хотя разрушение того же Ирпеня очень большое, это предполагает восстановление на уровне градостроительных решений. Мы сейчас взяли на себя направление по сохранению архитектурного вида украинских сел таких, как Мощун, например, сильно разрушенных. Мы сейчас путешествуем по этим селам, собираем информацию, фотографируем, разделяем данные на различные детали — типология крыши, цвет стен, обрамление окон, какие-то элементы декора, кровля. Мы пытаемся выйти на какой-то дизайн-код, потому что когда дойдет до восстановления, когда в государстве будет бюджет, время, команда, ресурсы это восстанавливать, может, наш проект пригодится. Это не госзаказ, мы делаем от себя, потому что чувствуем в себе силы и желание. Мы архитектурная группа, которая быстро собирается. Когда я рассказал об идее зафиксировать в разных селах дизайн-код зданий, то две машины уже едут в одну сторону, две машины — в другую. Остановить это невозможно. То есть мы не “пробуем”, мы бежим. И это мотивирует. Если наша работа сейчас поможет отстроить хотя бы один дом, то это уже будет не зря потраченное время. Наши решения мы сейчас готовим так, чтобы они были системными, чтобы их можно было распространять. Пока что исследуем Киевскую область, а со следующей недели будем ехать в Черниговскую. — На какой стадии сейчас ваш проект модульных городков в Киевской области и как в таких объектах происходит обустройство всех коммуникаций и базовых условий? — Проблема переселенцев уже не такая, как была в начале войны. Это не первый приоритет. Но городки появляются в разных формах. Мы для себя решили, что будем двигаться с нашим проектом до конца, а это проживание 15 семей в пилотном городке в течение года. В это время мы собираем данные об их социализации между собой и потом обнародуем все. Это жилье точно должно быть достойным и будет соответствовать именно тому виду, которым мы его задумывали — максимально приближенным к комфортным домикам. Даже несмотря на изменение спроса, мы не можем просто остановиться. Мы должны доказать разницу между жизнью в полуразрушенных домах, между жизнью в спортзалах и в домиках, приближенных к реальным. Уровень нашего проекта по сравнению с тем уровнем жизни, на котором живут наши переселенцы в других странах, совершенно иной. Конкретных семей для заселения еще нет, потому что пока нет видения сроков завершения проекта. Переглянути цей допис в Instagram Допис, поширений Slava Balbek (@balbekus) Где-то за месяц до конца проекта мы будем понимать, кто это должен быть. По моей концепции, городки должны быть пристроены к разрушенным селам и городам, где государство проводит восстановление. Сейчас мы планируем городок в Буче. Хотим, чтобы большинство жителей модульных домиков были бучанцы, хотя несколько семей будет из других областей. Это делается специально, чтобы понять, как бучанская коммуна, зная на месте все, может находить общий язык с тем, кто приехал из Мариуполя или Харькова. Пока проект движется медленно, потому что мы в процессе поиска инвестиций, это сложно. Сейчас больше донатят на Байрактары. Но мы работаем над этим, даже если это будет дольше, чем мы надеялись, мы все равно 100% сделаем. А пока проектные решения почти закончены, есть понимание, с чего начинать. Вопрос только в финансах. — В соцсетях вы призывали присоединяться к проекту восстановления иностранных партнеров. Есть ли активность с их стороны? — С первых дней нашего релиза мы контактировали с Германией, Турцией, Нидерландами, Канадой. Также есть постоянная коммуникация с французскими и британскими архитекторами. Мы поняли, что наш проект может быть еще шире. И нам удается: уже по несколько месяцев идут переговоры и сотрудничество на высоком уровне. — Не так давно в селе Дмитровка Киевской области местная община по собственной инициативе построила с нуля пять домов для семей, чьи дома пострадали. Все на средства меценатов. Это не совсем системный подход, а скорее исключение. Видите ли вы какое-нибудь будущее для системного восстановления жилищ? — Я знаю эту инициативу в Дмитровке. Благодаря ей мы поняли, что хотим дать пример, какие должны быть дома, потому что это не должен быть типичный системный проект. Ты не можешь один единственный проект с одной архитектурой имплементировать по принципу “три в ряд”. Это уже будет эффект не особенности украинского села, а коттеджного города. Это разрушает подлинность каждого дома. Это как автограф. Должна быть безумная вариантность — 100-200 вариантов дизайна, которые ты сам выбираешь. Мы сейчас прорабатываем такой конструктор, который позволит собрать уникальное решение. Это наша следующая цель, к которой двигаемся. Если говорим о системности в финансировании таких проектов восстановления, то все это на базе меценатства было, есть и какое-то время будет, пока государство инвестирует в критическое восстановление страны и оборону. — Как быть с советским следом в архитектуре Украины? В далекой перспективе он должен остаться или должно наступить тотальное обновление во всех городах? — Сначала нужно понять ресурс, который у нас есть. В первую очередь будет восстановление разрушенных объектов, а потом, если останутся силы, финансы и идеи, можно над этим подумать. Будут такие объекты, с которыми будет невозможно покончить. Это, например, хрущевки, сталинки. Это целая эра, это уже часть нашей истории. Надо будет после войны понять, на чем остановиться. Плюс возникнут вопросы художественных образов, авторского права на определенные советские монументы. И этот вопрос очень сложен. — Какое будущее сферы недвижимости в Украине? У нас были проблемные стройки и до войны. Что объективно ждет этот сектор после победы? — Все зависит от строительных решений, проектов, которые нужно правильно разрабатывать. Если двигаться полноценным путем с экспертизами, то на запуск уйдут годы. Должен быть какой-то упрощенный путь. Сейчас уже есть решение по типологии земельного участка, так же будет какое-то решение по восстановлению. Но поскольку это на государственном уровне, все это будет долго. Также важный фактор — это бюджет. Будет ресурс — будет быстрое строительство. А это миллиарды долларов. Фото: ГСЧС Украины / Facebook — Вы много рассказываете в соцсетях, как война в Украине изменила вас. Вы заговорили на украинском. Какое ощущение натолкнуло вас на этот шаг? Следует ли публичным людям делать это системно? — Я еще продолжаю говорить по-русски в частных обстоятельствах. Я перехожу постепенно, как и говорил. Но вся моя публичная жизнь украиноязычна. Переход на украинский уже стал социальной акцией. Этого ожидают от каждого публичного человека. Но все еще зависит от того, как сам публичный человек воспринимает свое влияние на сообщество. Уверен ли он, что его примеру последуют. Это все индивидуально. Но сейчас все понимают, если какое-то публичное лицо заявит, что оно принципиально говорит только по-русски, то его скорее всего отодвинут от публичности (улыбается). Переглянути цей допис в Instagram Допис, поширений Slava Balbek (@balbekus) — Вы как архитектор знаете, что такое строить с нуля. По вашему мнению, сколько лет понадобится на восстановление Украины и физическое, и моральное? — Нет того состояния, до которого мы будем отстраиваться. Мы просто будем уже другие на тот момент. И сейчас идет процесс не восстановления к чему-либо, а к дальнейшему развитию в принципе. И у него нет сроков. Мы просто двигаемся дальше, принимая ту ситуацию, как она есть. И не будет такого момента, когда мы скажем: “О, мы восстановились”. Даже когда мы вернем наши оккупированные территории, вернем Крым, это не будет конец. Это будет путь, мы будем дальше работать, возвращать доверие населения, восстанавливать коммуникации. Мы не восстанавливаемся, мы уже живем сегодняшней жизнью с мыслью о будущем. Сейчас архитекторы делают выводы о надежности наших домов и учатся на ошибках. Читай, как будут строить новые украинские города в будущем, чтобы они были более качественными. А еще у Вікон есть свой Telegram-канал. Подписывайся, чтобы не пропустить самое интересное! Теги: Архитектура, восстановление Украины, война в Украине, Украина Если увидели ошибку, выделите её, пожалуйста, и нажмите Ctrl + Enter