Я чрезвычайно поражена силой украинцев — интервью Кристины Квин об американском видении войны в Украине

Временная поверенная в делах США в Украине Кристина Квин уже вернулась в Киев. Она рассказала о возобновлении работы американского посольства, помощи США и возможных вариантах окончания войны в Украине.

— Как вам вернуться в Киев?

— Очень приятно вернуться, я очень рада. Я уже всюду хожу, говорю со своими друзьями и знакомыми, догоняю все, что пропустила.

На самом деле ничего не может быть лучше, чем снова быть здесь и встречаться с людьми лично. Очень рада, что теперь могу это делать.

— Вы сейчас чувствуете себя в безопасности?

— Я чувствую, что в умеренной безопасности. Когда начинает гудеть воздушная тревога, я делаю то, что надо — иду или в подвал, или в защищенное место. Поэтому, учитывая, что я это делаю, резонно говорить, что я в безопасности.

— По шкале от одного до десяти — как вы оценили бы ситуацию в Киеве?

— Ну, если 10 — это самый высокий уровень безопасности, я бы, наверное, сказала восемь. Восемь с половиной.

— А персонал посольства уже работает в обычном режиме?

— Нет пока. Я вернулась с очень малой группой дипломатов. Мы хотели начать с малого — оценить ситуацию, понять, что нам нужно здесь сделать, чтобы мы с остальными могли работать в безопасности.

Идея заключается в том, что мы будем постепенно увеличивать количество наших людей. Между тем наши и местные работники, как и в предыдущие три месяца, работают дистанционно. Мы очень хорошо научились работать в Zoom в период ковида.

— Консульские услуги уже предоставляются в Киеве или нет?

— Нет. Нет пока. У нас очень ограниченный спектр услуг для граждан США, которым, например, нужен паспорт или что-нибудь в этом роде.

Визы и паспорта мы делаем в основном в нашем посольстве в Варшаве. Так что наши консульские услуги мы пока сюда не вернули. Надеемся вернуть эти услуги вскоре, но пока нет.

— Украинские военные говорят, что еще есть вероятность того, что россияне снова могут захотеть захватить Киев. Что будет, если это снова произойдет?

— Я бы сказала, что пока россияне, кажется, не достигают тех успехов, которых ожидали. Пока мне сложно представить, что они способны внезапно вернуться в Киевскую область.

Но при этом мы оцениваем ситуацию все время, и если бы мы чувствовали, что ситуация чрезвычайно опасна, а мы в первую очередь спрашиваем об этом наших украинских коллег, тогда бы мы уже приняли решение, что делать.

— Как, по вашему мнению, украинцы справляются с противостоянием российской агрессии?

— Я всегда знала, что украинцы сильные, храбрые и способны защищаться, но я должна сказать, что очень восхищаюсь украинской силой духа, знаете, они не прячутся, они выходят и борются.

Даже если они не могут сражаться на поле боя, они это делают иным образом. Они самовыражаются в социальных сетях, собирают деньги на оружие, еду, помощь, медикаменты для людей. Я очень поражена силой и стойкостью украинцев.

— Есть много скептиков в Берлине, Париже, даже Вашингтоне — люди, которые не верили, что украинцы смогут продержаться даже до недели. Что вас больше всего поражает в этом?

— В первую очередь хочу сказать, перед этим вторжением, когда я говорила с прессой, я постоянно повторяла одно: если россияне считают, что это будет просто, то они ошибаются. Украинцы будут сражаться.

Поэтому я не была слишком удивлена, когда выяснилось, что была права. Украинцы начали сражаться. Но, откровенно говоря, мне кажется, многие переоценили Россию, и, возможно, немного недооценили возможности украинцев.

Если составить эти два факта, то получится, что украинцы способны не только выстоять, но и сопротивляться, выгнать их из Киевской, Харьковской области. Так что я невероятно впечатлена. Способность украинцев делать то, что они делают, исключительно основывается на подлинном патриотизме, искренности и силе.

— Это сопротивление успешно во многом благодаря помощи, которую Украина получает от западных партнеров, в частности от США. В чем суть закона о ленд-лизе?

— Вообще, существует два больших механизма оказания помощи, которые мы сейчас рассматриваем. Один из них — это ленд-лиз, который только что подписал президент, и это уже точно есть.

А второй — пакет помощи на $40 млрд, который уже прошел согласование палаты представителей, но дальше он еще должен пройти Сенат, а затем попадет к президенту.

Эти две вещи вместе помогут поддержать Украину даже больше, чем сейчас. А я считаю, что пока наша поддержка была значительной.

Что могут деньги? Их потратят на поддержку безопасности, бюджета, гуманитарную помощь, борьбу с голодом, вызванным агрессией РФ. Таким образом деньги тратят на помощь по всему миру.

А ленд-лиз позволит президенту поставлять нужные вещи Украине легче и быстрее без необходимости получать разрешения или проходить процедуры, как обычно.

Это дает президенту больше гибкости в предоставлении оружия и другой техники Украине.

— В Украине этот закон ассоциируется с временами Второй мировой войны. Здесь это воспринимают как действительно что-то историческое, а как это воспринимают в Вашингтоне?

— Это историческое событие в том смысле, что мы такого не делали со времен Второй мировой. Это предоставит президенту Байдену больше возможностей помогать Украине наилучшим образом, основываясь на дискуссии с президентом Зеленским и другими. Это теперь его право.

Я вообще не удивлена, что его приняли, потому что Украина имеет двухпартийную поддержку в Конгрессе, в отличие от любой другой проблемы или любой другой страны в мире.

Буквально весь Конгресс выражает поддержку в любых политических вопросах, касающихся Украины. Это очень большое преимущество и это то, что позволяет президенту Байдену помогать украинцам бороться.

— Можете простыми словами объяснить, как работает ленд-лиз?

— Насколько я понимаю, сама суть ленд-лиза в том, что вместо того, чтобы проходить через процесс закупок и затем отправлять это Украине, можно просто это одолжить Украине, а потом она сможет за это рассчитаться через годы.

Знаете, по этому поводу нет коротких сроков. Не надо иметь деньги сразу, чтобы заплатить за это. Также не нужно проходить через все эти процессы, обычно проходящие при закупке чего-то. Это делает путь для оказания помощи гораздо легче.

— Не считаете ли вы, что если бы беспрецедентные санкции против России ввели раньше, это помешало бы Путину развязать полномасштабную войну?

— Нам кажется, нет. Это бы не остановило Путина, не предотвратило бы его вторжение. Есть две причины, почему мы не спешили с санкциями.

Первая — санкции должны быть наказанием за неправильные поступки. И применить наказание за то, что еще не было совершено, мне кажется, это не имело бы желаемого эффекта.

А вот сказать ему: “Не делай этого, потому что мы сделаем что-то в ответ” — имело бы больший эффект. Когда наложили санкции, то стимула не делать неправильные вещи уже нет.

Вторая причина — нам нужно было убедиться, что если мы уже вводим санкции, то остальные страны мира также это сделают.

Мы очень плотно работали с европейцами, чтобы убедиться, что у них также есть желание вводить санкции, если Путин начнет действовать.

И благодаря тому, что мы ждали и сотрудничали с Европой, когда Путин начал войну, мы ввели столь мощные санкции не только со стороны США, но и Европы.

Европа очень важна, ведь они ведут больше бизнеса с Россией, чем США. Мы думаем, что важно поддерживать единство между союзниками и действовать только в ответ на действия президента Путина.

— Перед вторжением США и НАТО говорили о способах сдерживания России. А сейчас эти средства изменились?

— Эта агрессия была чем-то новым для всех. Нужно учиться, как на это реагировать, я думаю, Украина учится очень быстро.

И это одна из причин, почему она процветает: украинцы быстро адаптируются, мыслят инновационно и изменяют реакцию в соответствии с ситуацией.

Честно, я не видела такой способности у россиян. Кажется, им написали военный план где-то в 1947 или 1950 — когда-то далеко в прошлом. Они просто следуют этому плану и не способны адаптироваться. Поэтому, я считаю, у них нет успеха, а у Украины есть.

— Очевидно, что Россия надеялась ослабить НАТО и западные страны, но у них теперь больше войск НАТО на границе. Изменился ли характер западной дипломатии?

— Я бы здесь отметила несколько вещей. Во-первых, то, чего Россия надеялась достичь, не произошло. Россия практически провалилась. Она думала, что разделит союзников, но не смогла. Союзники объединены как никогда.

Путин думал, что ослабит НАТО, но усилил Альянс. Две страны теперь хотят присоединиться к НАТО, которые не имели таких намерений.

Теперь гораздо больше военных группировок НАТО на восточном рубеже. Путин говорит, что ему не нравятся войска на восточном фланге. Следовательно, он не только провалился в достижении цели, но еще и вызвал события, которых, как он сам говорит, не хочет.

Это все реально отразилось ему. Ранее он думал, что может использовать фейковые нарративы и лживые новости, чтобы создать путаницу по поводу того, какая страна виновата в развязывании войны. Уже на 100% понятно всему миру, что он потерпел в этом полное фиаско.

Весь мир понимает, что Россия на 100% виновата в этой войне, и что Украина на 100% — жертва российской агрессии. Его попытка объяснить людям, что у него была причина вторгаться в Украину, полностью провалилась.

И я думаю, что это хорошее свидетельство единства Запада, способности Украины правильно формировать месседжи. Госсекретарь Блинкен вышел на телевидение и заявил, что россияне будут устраивать операции по дезинформации. Когда РФ совершила информационную атаку, никто не поверил, потому что Блинкен ранее об этом уже рассказал.

— Поведение России изменило содержание и характер дипломатии?

— Я все еще верю в дипломатию, я дипломат. Если бы я в это не верила, не имела этой работы — пошла бы в армию. Но мне кажется, что мы пытались дать шанс дипломатии.

Мы начали переговоры с Россией, чтобы обсудить, что, как они говорили, их беспокоит. Понятно, что Россия не была заинтересована. Была какая-то слабенькая попытка продемонстрировать, что они ведут переговоры, но в конце концов было ясно, что РФ хочет войны.

Кажется, их нельзя было остановить. Изменило ли это дипломатию? Надеюсь нет.

Существование одной агрессивной страны не означает, что люди теряют веру в дипломатию. Я верю, что дипломатия может быть эффективна.

Как дипломат я хочу, чтобы она работала. Но, к сожалению, все еще есть страны и лидеры, которые не верят в дипломатию. Путин среди них.

— Байден сказал, что считает, что Путин загнал себя в ситуацию, из которой нет выхода. Как, вы думаете, все решится?

— Я бы очень хотела увидеть дипломатический путь решения этого, но очевидно, что не может быть дипломатического решения, при котором Украина проиграет, а Россия победит.

Ибо это не приемлемый вариант окончания этой односторонней агрессии. Мне кажется, Россия и Украина до сих пор разговаривают, переговоры не очень активные, но все же существуют.

Я бы хотела, чтобы Россия и Украина достигли мирного соглашения, которое Украина признала бы приемлемым. И если оно такое, США его поддержит.

— После случившегося в Буче, Ирпене, Гостомеле, Мариуполе, даже если будет мир, сможет ли Путин вернуть себе репутацию?

— Я не верю, что он может вернуть себе репутацию перед США. Очень сложно представить, что он сможет вернуть себе репутацию перед остальными странами мира. Мир увидел, что произошло.

Мы уже признали, что он совершил военные преступления. Не будет больше business as usual.

Тем временем россияне продолжают уничтожать последнюю крепость Мариуполя. Читай интервью Святослава Паламара Калины о ситуации на Азовстали.