Она убегала с трехмесячным ребенком на руках из Бучи, а потом из Бородянки — откровенная история украинки

Откровенный и болезненный разговор с 26-летней украинкой Алёной Юрчук, которая с трехмесячным ребенком спасалась от российских войск из Бучи, а затем — и из Бородянки. Одна большая история общего ужаса, страха, любви и силы каждого из нас.

24 февраля

Утро 24 числа началось в 5 часов. В Буче. Где в своей квартире, на своей кровати мирно спала я и мой трёхмесячный сын. Мне позвонил муж, который был на службе в наряде (он военный). Уже сам факт такого раннего звонка говорил, что случилось.

Конечно, накануне мы, как и все украинцы, говорили о запасном плане, что делать, если начнется война. Планировали на выходных собрать вещи первой необходимости в машину, подготовить аптечку и т.д. Не успели…

Я взяла трубку и услышала: “Ален, я, вероятно, не приеду домой. Собирай понемногу вещи и поезжай к маме, началось.”

После этого звонка я сразу начала панически читать новости. И тогда впервые услышала взрывы (начали бомбить Гостомельский аэродром), а за окном очень громко пели птички. Я выглянула во двор, парковка уже была полупустой, люди собирали вещи и массово ехали из квартала.

Читать по теме

Один дом, один терапевт и множество раненых. История врача из Бучи, спасавшей жизни в оккупации

Утонченная мама троих детей и врач-терапевт по профессии Ирина Язова до сих пор не считает, что сделала что-нибудь необычайное. Лечить людей – для нее долг.

С ребенком Бородянку

Мне позвонила кума и сказала, что могут забрать нас с сыном машиной из Бучи в Бородянку.

Я набрала бабушку, которая тоже жила в Буче. Попросила ее собрать все необходимое и идти ко мне, чтобы вместе уехать. Тогда мы думали, что у мамы в Бородянке будет безопаснее…

Сложила все вещи для малыша в походный рюкзак, взяла лишь несколько сменных кофточек и одни штаны (в них я, собственно, хожу до сих пор). Забрала документы и все деньги, которые мы откладывали с мужем.

Помню, что накануне сварила вкусный компот. Мне было так жаль его выливать, что я поставила его в холодильник с мыслями о том, что скоро вернусь и мы его выпьем. Но это скоро до сих пор не наступило…

Насколько мне известно, в моей квартире на 8 этаже поселились рашистские снайперы, потому что окна открывали полный доступ к варшавской трассе. Наверное, они и выпили мой компот.. жаль, если он их не отравил.

По дороге мы видели настоящий апокалипсис у заправок, чтобы получить несколько литров бензина, нужно было стоять часами в очереди. Вся варшавская трасса от Бучи до Бородянки была переполнена машинами.

Бородянка 

На второй день по приезду в Бородянку я впервые услышала звуки стрельбы возле своего городка. Россия начала наступать со всех сторон. Я только успевала читать новости о городах, где появлялись эти сволочи. Мы с коллегами начали информационную войну, и так я немного себя отвлекала.

На третий день взрывы становились сильнее, ближе, мощнее. Было очень страшно, особенно за ребенка. Перестали работать магазины и аптеки.

Нам посчастливилось жить далеко от центра Бородянки, нас с ней разделяла железная дорога. А наш дом был на самом краю улицы, у поля. Только прятаться в том доме было негде, а в ближайшее бомбоубежище мы должны были идти минут 20.

Бабушка вспомнила о старом доме и погребе, который там есть. Довольно долго был свет, и мы могли отапливать погреб конвектором, включать там лампы и заряжать телефоны.

Имели в запасе много картофеля, круп, закруток и воду из колодца.

Только нам не посчастливилось жить в Бородянке. Оказаться окруженными врагами, двигавшимися километровыми колоннами из Беларуси.

На четвертый день я уже не могла спокойно находиться дома, потому что угроза попасть под обстрелы становилась все более реальной.

Мы начали сносить необходимые вещи в погреб и сидели там почти весь день.

На ночь я тоже решила остаться. Гремело все время, но в убежище удалось поспать впервые за эти дни.

На пятый день (в день первых переговоров) эти ублюдки расстреляли Бородянку, пошли боем на Макаров и взорвали нефтебазу у моего дома.

Я уже знала от местных, что въехали танки с буквой V, просто стрелявшие в жилые дома, здания инфраструктуры, в мирных жителей.

В этот день я впервые сильно рыдала.

Казалось, что с этой нефтебазой взорвалась моя последняя надежда на спасение.

Мы были окружены колонной российских войск, постоянно продолжались бои и раздавались взрывы и выстрелы. Теперь мы жили в погребе, а в дом заходили исключительно поесть/ что-то приготовить/ помыть и немного раздеть ребенка.

Сын много спал, словно чувствовал, что надо беречь энергию. За эти дни он был вынужден почти постоянно быть одет, мало дышал свежим воздухом и только раз смог покупаться перед сном… привычные для него ритуалы исчезли, а моя жизнь сломалась.

На шестой день мое отчаяние достигло апогея. Первый день весны выпал снег. У нас пропал свет и появилась угроза остаться без связи и тепла. На горизонте взвилась надежда на вступление в ЕС и быстрое прекращение огня.

Но этого не произошло. Потому что вместо режима тишины мы слышали авиаудары… потом окажется, что с этого момента под завалами домов в Бородянке будут живьем похоронены сотни людей.

В этот день моему сыну исполнилось четыре месяца. И это была первая (но, к сожалению, не последняя) такая дата, когда его папа не был рядом…

На седьмой день паника постоянно накрывала меня. Я поднималась из погреба в туалет, видела проезжавшие мимо гражданские машины и боялась, чтобы меня не расстреляли, пока ребенок внизу.

Я видела два авто с надписью “дети” и вместо мысли, что это кого-то эвакуируют, подумала о том, что это решисты выманивают детей, чтобы потом поставить их перед колонной.

Я не могла находиться на поверхности вообще, меня трясло постоянно. Под землей было спокойнее, но мысли, что будет, если нас там найдут, уже не покидали меня.

Когда кумовья предложили вывезти нас с сыном из этого ада, я просто не представляла себе эту дорогу… А еще трудно было смириться, что мои не хотят ехать со мной.

Тогда я еще не знала, что оставить их дома будет самой большой ошибкой моей жизни.

Дорога из ада

Спасибо Богу, что жизнь подарила мне таких людей вокруг. Еще один кум смог приехать за нами с ребенком, в последний день перед полной блокадой Бородянки.

Мы ехали через переезд, на котором уже на следующий день россияне поставили блокпост, вывесили свой флаг и расстреляли парня нашей знакомой. Парень просто ехал к любимой. Выстрел, еще один – и он мертв. Не доехал. А россиянин в трубку просто сказал: “Мне жаль.”

Меня забрали в Тетерев, где я пробыла еще несколько дней. Первый день за время войны я немного успокоилась, выдохнула.

Мой ребенок спал в кроватке, а не на поддонах в холодном погребе, дышал увлажненным воздухом, а не сырым, и играл голышом в теплом доме вместе с моим крестником.

Но так было недолго. Уже 4 марта мы остались без связи, часто исчезал свет, в соседнем селе били из градов. Я снова начала бояться. И знаете, труднее всего в этом всем снова переживать те же эмоции в месте, где ты будто должен быть в безопасности. Понимать, что ты бежал, но война снова пришла за тобой. В третий раз.

На тот момент из Тетерева оставалась только одна дорога, по которой можно было уехать. Лишь один мост, другие уже были взорваны. Поэтому с утра, 5 марта, мы взяли детей, сели в машину и выехали к границе с Польшей.

Снова дорога

Тогда я впервые увидела блокпосты, наших военных и терроборону.

Я увидела, кто и как защищает наши земли, я ехала и плакала. Прижимала к себе сына и все время думала, стоит ли выйти где-нибудь раньше. Может, Ровно, может, Львов. Я очень боялась и не хотела уезжать за границу. В тот момент мне казалось, что я предала свою страну.

Мы были в пути двое суток. Блокпосты, сложная дорога, очереди на границе, куча пересадок в Польше, чтобы добраться до Кракова. Чтобы докормить малыша смесью, я просила у ребят на блокпостах кипяток, они с радостью делились.

Демьянко все это время был у меня на руках. Когда меня потом спросили: а как ты ходила в туалет, с ним? Я осознала, что не ходила… Один раз за двое суток, когда мы остановились на заправке, я смогла его оставить в авто и выйти.

В Польше

Польша — это любовь.

Мне помогали все и всюду. На границе: давая еду, воду, горячий чай, провожая на автобус, складывая коляску, делясь бутербродом.

На железнодорожных станциях: кормя горячей зупой, окутывая пледом, давая свою машину, чтобы я покормила ребенка, развлекая моего сына, пока я отдыхала.

В городах и домах: создавая комфортные условия для жизни, давая свою одежду, покупая новую, готовя вкусный обед или ужин, приглашая на концерт в честь Украины, обнимая крепко со словами “Мы с тобой!”.

На днях владелица дома, где я живу, купила мне в комнату подсолнечник. Чтобы он мне светил здесь и напоминал Родину.

Польша стала моим спасением. И физически, и немного морально. На всех улицах городов развеваются украинские флаги. На витринах магазинов, на остановках общественного транспорта, на окнах жилых домов множество плакатов в поддержку Украины и тех, кто приехал.

“Всем сердцем с вами” — говорил мне плакат на трамвайной остановке, внезапные знакомые, продавцы в магазинах, “Спасибо, я чувствую” — каждый раз отвечала я полякам.

В Кракове я постоянно ходила на акции, где мы просили НАТО закрыть небо и рассказывали, что происходит в Украине.

А однажды подруга написала, что в Варшаве будет марш матерей. И я уехала. 18 марта я взяла сына, билет и уехала из Кракова в Варшаву. Просто для того, чтобы чувствовать, что я делаю что-нибудь полезное.

Марш был в тот же день, когда во Львове выставили 109 детских колясок на память об убитых рашистами детях.

Тогда за все время войны я плакала в третий раз. Детки с флагами на щечках и плакатами в руках “Я хочу домой, к папе”, взрослые со слезами на глазах. А потом еще и интервью польскому радио. И я не выдержала. Разревелась. До этого у меня не было даже сил так проявлять эмоции.

Что помогало держаться

Мне казалось, что я предательница. Учитывая, что я офицер запаса и могла бы пойти на службу (именно для таких случаев я и получала звание)… Я думала, что это неправильно — оставлять страну, родных и мужа. Что я не справлюсь. Что я себе не прощу.

Простила. Подруги убедили, что у меня ребенок на руках и это — мой фронт. Фронт, который я должна защищать, должна была его спасать. Сидя с ним в погребе, я ничем не помогла бы.

Как минимум, лишь бы мешала мужу делать его работу, заставляя постоянно за нас переживать. Как максимум, подвергала бы опасности новорожденного.

Сейчас, читая новости о смерти детей, я понимаю, что не смогла бы жить дальше, если бы с Демьяном что-нибудь случилось.

Сложности с ребенком

Труднее всего оказалось быть с сыном наедине 24/7, без поддержки, без помощи, без мужа. Не то чтобы я не любила своего ребенка, нет. Просто я физически и морально не могла выдержать столько самостоятельности и столько заботы, которую должно было дать ему.

Потому что мне самой хотелось прильнуть к маме и заплакать. А я должна была быть для него сильной.

Я осталась один на один с ребенком в чужой стране.

• Наедине с его истериками.
• Наедине с его болезнями.
• Один на один с ответственностью за него.

Родные в Бородянке

Мама, отчим, мой брат и моя бабушка остались в Бородянке. 36 дней оккупации — это то, что им пришлось пережить.

Отсутствие электроэнергии, связи, доступа к информации. Постоянные бои, авиаудары по городу, рейды россиян к нам домой.

Им приходилось хоронить телефоны в пылесосе, чтобы россияне их не нашли и не изъяли.

Им нужно было вылезать на железнодорожный мост, чтобы часами пытаться поймать хоть какую-то связь и сказать нам два заветных слова “Мы живы”.

Сами того не зная, (потому что никто никогда не мог даже представить такого сценария) мы подвергли свою семью опасности.

Мой брат, муж и я оставили множество своих военных вещей с опознавательными знаками ВСУ у мамы дома… трудно даже представить, в какие места и как мама успевала спрятать все эти вещи, чтобы их не нашли при очередном рейде русские солдаты.

После деоккупации Бородянки брат смог вывезти мою семью из ада.

Третьего апреля я впервые смогла поговорить с мамой более одной минуты. Я в первый раз смогла показать ей внучка и сказать, как сильно я ее люблю.

Состояние сейчас

После новости, что моя семья в безопасности, я будто расцвела снова. Маленькая часть моей души возродилась. Хотя весь месяц войны живой я была только снаружи.

Когда я приехала в Краков, я долго не могла привыкнуть, что звуки за окном — это бытовые звуки нормальной жизни. Я боялась каждой машины, каждого стука или звука, похожего на взрыв.

Со временем я поборола этот ужас. Но больше никогда не смогу спокойно слушать, как летит самолет… этот страх останется со мной надолго.

Мечты. Мысли.

Мечтаю только о возвращении домой.

Домой, где обниму мужа и маму. Где в очередной раз буду смеяться над прической младшего брата и буду жалеться старшему, если меня кто-то обидит.

Домой, где смогу выйти с подругами на кофе и долго не умолкать.

Домой, где смогу поиграть с собакой, посмотри, как цветут мамины тюльпаны.

Домой, где Украина свободна, независима, сильна. Где в ней счастливы мы живем свою простую, но такую невероятную жизнь…

Раньше мы писали также историю жизни в оккупированной Бородянке глазами матери Алёны.