Бывают глаза, в которых, как говорится, можно утонуть. А бывают такие, будто освещающие путь во тьме. Таким был взгляд Глеба на одном из многочисленных сюжетов, где удалось его увидеть впервые.
Казалось, в его жизни не было ничего, кроме добра. Однако многочисленные ранения свидетельствовали о совершенно противоположном.
Понадобилось около трех месяцев, чтобы наконец познакомиться лично и узнать, как такие жизненные диссонансы собъединились в одной судьбе. Но вместо физически сломленного человека, у которого только сияющий взгляд свидетельствует о стальном духе, навстречу вышел на своих двух тот, кто стал воплощением настоящего железного человека, пронизанного титаном.
Неизменными остались только глаза и та мощь, которую они излучают, даря веру окружающим в то, что если он есть воплощением добра, то у зла нет никаких шансов.
Глеб Стрижко прошел большой путь за 25 лет — от общественного деятеля до морского пехотинца. Пережив многочисленные ранения и плен, он смог снова начать ходить и сохранить веру в светлое будущее Украины и желание продолжить служить украинскому народу.
Военный рассказал об обороне окруженного Мариуполя, взгляде в глаза смерти и сломанном теле, ужасах российского плена и его последствиях, а также о том, как удалось сохранить ясный ум в бесчеловечных условиях и надежду на возвращение домой.
— В принципе, все, что я делал, было направлено на создание лучшего мира вокруг себя. И в том числе потому, что в моей структуре мировоззрения Украина является самой высокой ценностью. То есть нет для меня ничего более важного. Ни семья, ни друзья, ни образование, ни деньги.
В моей ценностной пирамиде Украина занимает эту вершину. Поэтому вся моя деятельность направлена так или иначе на то, чтобы сделать мое государство сильнее, мощнее, а граждан — более образованными.
Безусловно, часть этого воспитания, определенного фундамента заложили родители, также часть заложила церковь. Однажды после последнего звонка в седьмом классе пришел в центральный храм в Полтаве и стал послушником.
В девятом классе начали появляться мысли, что я могу ходить в школу в вышиванке, но мне этого недостаточно и я хочу еще что-то делать. Это вылилось в то, что я присоединился к общественной организации Молодежный националистический конгресс, где мои мировоззренческие позиции в отношении Украины закалялись и закрепились.
— Как раз начало войны в 2014 году пришлось на окончание мной школы. Мой брат и отчим пошли воевать. Брат — профессиональный военный. Война является его работой. Отчим — доброволец, хотя ему давали отсрочки, потому что у него трое детей.
Он направил письмо министру и сказал, что ему отказывают в его конституционном праве. После этого его через два дня призвали. Для меня это тоже классный пример, как человек любыми путями добивается желаемого.
Меня так же воспитывали. Возможно, даже закрепляли вот это внутреннюю украинскость, если можно так сказать.
И поскольку Украина в моей системе ценностей является наибольшей, то соответственно, мне хотелось приобщиться к структуре, которая защищает ее. Данной структурой в Украине являются Вооруженные силы.
Меня давно манила армия. Постоянно смотрел какие-то программы о военных. То есть я сам у себя подогревал это желание. Затем летом 2020 года окончательно принял для себя решение, что это будет последний год работы в Украинской академии лидерства, а после хочу присоединиться к рядам Вооруженных сил.
Это решение постоянно летало где-то возле меня, и затем оно окончательно кристаллизовалось.
— Когда я выбирал себе подразделение, в котором хотел служить, подходил к этому серьезно. Это не было какое-то импульсивное или эмоциональное решение. Я хотел быть частью лучших.
Чтобы быть лучше, нужно быть с лучшими.
В моем понимании морская пехота — это элита Вооруженных сил. Я присоединился к первому отдельному батальону морской пехоты. В нем есть отдельная рота, которая называется десантно-штурмовой. Это ребята, которых бросают туда, где больше “замеса”. Они, как бурь, пробивающий условно враждебные позиции, а затем идут все остальные войска.
И, собственно, первый батальон первый не только по названию. Это первый батальон морской пехоты, созданный в независимой Украине 1 июля 1993 года.
Это те люди, которые точно знают, чего стоит лозунг морской пехоты “Верность всегда!”, потому что в 2014 году они вышли из Крыма.
Знал, что эти люди смогут меня многому научить, в том числе и этой верности, клятве морского пехотинца, четкому исполнению приказа. Поэтому для меня было и есть большая честь, что я принадлежу именно к этому батальону, к такого рода ударным войскам.
— Я знал, что в морской пехоте высокие требования к физической подготовке. Соответственно, я полгода готовился к этому, делал разные упражнения.
Я начал резко увеличивать свою физическую нагрузку, для тела это был стресс. Мне было очень плохо после тренировок, но я понимал, что это необходимо, что для меня это важно и я смогу это вытерпеть.
Все же боль временная, а триумф — вечный!
Второй элемент подготовки был моральный, согласно пособию морских пехотинцев, которое называется Вести! Бороться! Побеждать! Оно состоит из восьми глав, где прописаны четко идеологические аспекты, определенные ценностные моменты, те вещи, которые важны для морского пехотинца и как идет взаимодействие с командирами.
— Я сдавал экзамен по физической подготовке зимой в Николаеве. Был ужасный ветер, я бегу в слезах, обмерзаю, сопли текут и замерзают, но я все равно продолжаю бежать. Я очень хорошо сдал его, прошел тест на адаптивность, с психологом поговорил. И после этого мне дали такой лист, который называется отношение.
Это значит, что часть готова взять меня, если у меня будет все хорошо со здоровьем. 2 февраля 2021 года я подписал контракт с Вооруженными силами Украины.
24 февраля 2021 года, то есть за год до начала полномасштабной войны, что тоже для меня очень символично, я принял присягу на верность украинскому народу.
15 апреля закончился период обучения в учебном центре и этот же день был моим первым в батальоне. Это было тоже очень символично: когда я пришел, ребята вечером возвращались из зоны боевых действий.
Я встречал с восхищением этих людей, возвращавшихся на БТРах, таких грязных, с бородой и невероятно решительных. Они вдыхали жажду жизни и излучали смелость и силу. Тогда я понял окончательно, что выбрал именно тех!
Я случайно узнал о войне.
Еще 23 февраля нам был дан приказ выключить телефоны. Как объяснили, могли летать российские самолеты, пеленговать местонахождение военных и возможны обстрелы.
Учитывая, что мое подразделение тогда уже находилось в зоне проведения ООС, чуть севернее Мариуполя, восприняли это просто как приказ и выключили телефоны. Ночью где-то в три или полчетвертого нас разбудили и сказали о полной боевой готовности и мы побежали на позиции.
Вылетаем из блиндажа, на улице лупит дождь, горизонт зажжен от РСЗО, то есть Градов, Смерчей. Я не видел такого количества одновременно стреляющей техники.
До этого в предыдущие дни нас могли обстреливать из стрелкового оружия или гранатометов, здесь уже артиллерия гасит. Конечно, мозг догадывался, что что-то интересное началось.
Ночь закончилась, началось утро 24 февраля. Тогда разрешили одному из бойцов включить телефон. Он зачитал новости о том, что началась полномасштабная война и обстреливают мирные города. Однако мозг это не воспринимал, потому что как-то на Донбассе (может, это странно прозвучит) война как норма воспринимается.
Мне понадобилось три дня, чтобы окончательно осознать, что война началась на территории всей Украины.
В ночь с 24 на 25 я впервые увидел с близкого расстояния, как стреляют Грады, и в принципе могу назвать это страшно красиво.
Когда падает ракета, она выглядит, как извержение вулкана. Что-то подобное я видел только в Исландии. Тогда это был обычный вулкан, а теперь это была штука, которая могла бы меня убить.
— Мы заехали в Мариуполь и закрепились на Металлургическом комбинате имени Ильича. У нас был приказ не пропустить прорыв противника в район города, и собственно там уже начали занимать позиции и оборону.
С начала апреля сильно усилилась интенсивность боев. Россияне в разы больше стали наседать. Это было ощутимо, было гораздо меньше времени для отдыха.
— Моя задача заключалась в наблюдении за врагом. При перемещении вражеской пехоты, техники, танков, БТРов я передавал это своему командиру, а он отдавал приказ на уничтожение.
Когда я находился там, в какой-то момент россияне поняли, что мы наблюдаем оттуда и корректируем огонь, и начали обстреливать из танков четвертый этаж.
Он был почти полностью разрушен. Соответственно, мы сместились на третий этаж. Однако я поднимался время от времени один на четвертый этаж. Там лучший угол обзора и вероятность, что туда будут какие-нибудь прилеты, меньше.
В один из таких моментов, когда я выходил на лестничную площадку, чтобы подняться, поворачиваю голову и вижу, как в наше помещение целится танк.
Выстрелил танк и попал в стену, где я стоял. Из-за яркой вспышки и взрывной волны у меня закипели глаза. То есть я перестал видеть. Потом начала разрушаться та часть здания, и я слетел с третьего на первый этаж.
Меня привалило этими камнями и плитой. Я не терял сознание все это время и постоянно задавал Богу вопрос: “Вот это так я умру?”
Когда я упал, то не знал, жив ли я или нет. Не мог открыть глаза, не знал, что происходит. Вокруг только тьма.
Однако у меня, как у командира отделения, была радиостанция на плече. Только когда меня начал вызывать мой командир, я понял, что я жив. Просто не мог пошевелиться и ничего не видел.
Я понял, что нужно звать на помощь, потому что либо меня найдут и вытащат, либо я там просто умру от бессилия, нехватки воды или еды. Но из-за того, что грудную клетку придавило плитой, каждый крик требовал очень большой силы, и это было больно.
Однако где-то в третий или четвертый раз, когда я кричал, прибежали мои ребята, вытащили меня из-под завалов, перенесли в соседнее здание в подвальное помещение.
Unsplash
К счастью, в тот момент на наших позициях был боевой медик. Он меня стал осматривать и посоветовал меня перенести немного дальше, условно поближе к свету. И как только меня переместили, буквально через минуту в угол этого здания попадает авиабомба. Все осыпается там, где я лежал.
Мне медик говорит: “Смотри, за час уже дважды выжил, теперь ты не имеешь права умереть”.
После этого он мне зачитал список случившегося со мной. У меня был полностью раздроблен таз, ушиб грудной клетки и ребер, сломана челюсть, покрошеные зубы, сломанный нос, сотрясение мозга, контузия, куча гематом по телу, от взрыва снаряда закипели глаза. Но я был жив! И это хорошо (вспоминает морпех, — ред.).
Потом вечером меня доставили в полевой госпиталь на территории завода, где санитары открыли мне глаза, я стал видеть. Мне надели бандаж на таз.
Я постоянно пробовал, могу ли я пошевелить ногами. Это было для меня контрольной точкой — если я двигаю ногами, то все хорошо.
Через два дня сказали, что комбинат оцеплен российскими войсками, и полевой госпиталь соответственно. Поэтому над ним было поднято белый флаг с цифрой 300. Это означало, что там раненые.
К нам зашли и сказали, что передают российской стороне в больницу, чтобы сохранить наши жизни. Затем в этот день пришли россияне, забрали нас.
— Сначала отвезли нас в Сартану в распределительный пункт, сняли часть вещей, забрали документы и отправили в Новоазовск. Первое, что сделали россияне там, это сняли с меня бандаж, фиксировавший мой таз.
После этого я стал испытывать адские боли. Когда я просил о помощи на украинском, мне сказали, что помогут только тогда, когда буду говорить по-русски.
Мне понадобилось часа три, чтобы мой мозг переступил через свою гордость, чтобы попросить о помощи.
Однако мне там помощь не оказывалась никакая. Просто поддерживали жизнедеятельность, чтобы сохранять обменный фонд. Каждое утро, когда заходили врачи во время осмотра, меня постукивали по плечу и говорили: “Ну, держись”.
Кроме того, из-за того, что у меня была раздроблена челюсть и я не мог сам есть, меня кормили санитарки, но они не всегда это делали. Могли просто прийти, сказать: “Укроп, виновный в смерти моих детей” или еще что-нибудь такое, поставить и сказать: “Жри сам”.
После недели в Новоазовске меня и всех других транспортировали в Донецк. Там в принципе тоже ничего не было. Обезболивающих никаких не кололи.
В итоге за эти 16 дней я привык жить без обезболивающих. У меня организм просто вырубался от боли, и оно где-то помогало.
Некоторых приходили допрашивать. Однако я был настолько разобран, что любое прикосновение к моему телу вызывало ужасные боли.
— Постоянно приходили псевдожурналисты, расспрашивали. Соответственно, чем хуже был вид у украинского военного, тем лучше было для российской пропаганды. Я под эту категорию попадал идеально.
Однако одна из таких вещей помогла. Есть такой Telegram-канал, куда публикуют фото и видео пленных украинских военных.
Я не уверен, что в цивилизованных странах так поступали бы. Но Россия и цивилизация — это две параллели, которые никогда не пересекутся.
Туда тоже сбросили видео со мной. Таким образом мои друзья и родные узнали, что я жив. Приблизительно сопоставили, когда пал комбинат и когда меня взяли в плен. Затем подали заявление в Национальное бюро. Очень быстро удалось обменять, потому иначе, как чудом, я это не назову.
Переглянути цей допис в Instagram Допис, поширений Іван Мінченко (@basaev_zp)
Допис, поширений Іван Мінченко (@basaev_zp)
— В разговорах с братом я ему говорил, что больше всего боюсь в бою попасть в плен. У каждого из моих друзей были варианты, что делать, чтобы не сдаваться в плен.
Кто-то отмерил расстояние от курка автомата, у кого-то был пистолет. Я носил две гранаты, чтобы в случае чего приоткрыть броник и закинуть туда одну из них. Поэтому мой брат очень переживал за меня, потому что знал, что у меня хватит силы лишить себя жизни, чтобы не сдаваться в плен.
— Я узнал об обмене, когда меня посадили в машину и я спросил людей, которые там были. Из Донецка сначала везли в тюрьму, но меня туда не взяли, потому что я был тяжело ранен. Затем посадили в скорую и незаконно вывезли на территорию РФ.
Сначала оказались на границе, а потом вывезли в Таганрог на военный аэродром и пересадили в Ил-76. Там я увидел страшную картину. Тогда я еще раз себе напомнил, что Россия — это не государство, а какое-то террористическое образование.
Мы заехали на аэродром, где находились украинские пленники, у которых были скотчем перемотанные ноги, руки, глаза, рот. Было такое чувство, что это какие-то заложники в руках террористов.
Затем нас перевезли в Крым на военный аэродром Севастополя, а там пересадили в военную машину и обменивали.
— Мне очень помогала молитва. Я понимал, что это единственный вариант, который может снимать боль или отвлекать мозг. Также очень держала клятва морского пехотинца.
Когда человек приходит в морскую пехоту, то он не сразу называется морским пехотинцем. Это звание нужно заслужить, пройти психологическую полосу морской пехоты, получить право ношения штурмового берета и, соответственно, принять клятву морского пехотинца.
Собственно, слова этой клятвы меня держали и понимание того, что если Бог где-то сохранил мне жизнь, значит есть работа, которую я должен сделать.
Кроме того, я представлял себе, что могу сделать, когда вернусь. Представлял себя каким-нибудь лесорубом на Аляске, дальнобойщиком в Европе. И это тоже очень хорошо помогало.
Также вспоминал другие моменты. За 25 лет у меня была супернасыщенная жизнь. Представлял, как я в Украину вернусь.
— Я не скажу, что чувствовал себя свободным в плену. Понимал, что не могу контролировать свою жизнь. Мое чувство безопасности снизилось до нуля.
Еще два дня назад я стоял с оружием и мог оказывать сопротивление, а условно через несколько дней со мной могут делать, что захотят, и я не могу этому помешать.
Единственное, в чем я не сомневался, что я вернусь в Украину. Это тоже мне придавало сил. Просто это условно был вопрос времени и агрегатного состояния, в котором я вернусь. Домой меня либо привезет цинковое такси, либо я вернусь живым.
Когда нас привезли на линию разграничения и обменяли, нас занесли в кузов газельки, положили штабелями. Я лежал ближе к водителю.
Он зашел в кузов, посмотрел, как все лежат, постучал по плечу и говорит: “Все, ребята, выдыхайте, вы в Украине”. Я заплакал. Я почувствовал, что я дома.
Переглянути цей допис в Instagram Допис, поширений користувачем @hlebasters
Допис, поширений користувачем @hlebasters
— 28 апреля меня обменяли, на следующий день сделали первую операцию, а через день приехали брат, отчим, крестная и мама. Первыми зашли в палату крестная и мама, я пошутил. Мама выбежала в коридор и заплакала.
Она подошла к постели и спросила, можно ли присесть. Я сказал: “На сколько хочешь садись, потому что в России мне шили от пяти до десяти”. Мама не оценила мою шутку.
Когда вошел брат с отчимом, то брат сел на соседней кровати, смотрел на меня, на внешнюю конструкцию, фиксировавшую таз. Говорит: “Сколько хотел тебе сказать, а теперь не знаю что”.
Мы так около получаса сидели, смотрели друг на друга. После этого я услышал очень важные для себя слова. Он сказал, что гордится мной не только как братом, но и как военнослужащим.
— Даже когда меня привезли в госпиталь в Запорожье, мне было страшно засыпать ночью. Я не спал ночью, засыпал днем. Были мысли, что когда я усну ночью, то проснусь где-нибудь в Донецке.
Когда два дня я лежал в госпитале, мои друзья нашли контактных лиц, подарили телефон и наушники. Я слушал музыку, она давала мне чувство дома. Мне это очень помогало.
Так же чувство безопасности ко мне долго приходило. Я просил еще даже когда лежал в Полтаве, в Киеве, чтобы не закрывали дверь в палату. Чтобы я контролировал ситуацию по периметру.
Когда привозили в палату и просили выбирать кровать, я выбирал ту, что в углу подальше от входа, чтобы условно контролировать территорию. Мне казалось, что могут прийти россияне и убить меня.
Когда был в Полтаве, брат приходил в гости, я просил оставить мне пистолет. Мне спокойнее с оружием. Для меня оружие сейчас равно безопасности. Он, конечно, не оставил.
Были такие моменты, когда я лежал в Запорожье, мне поставили какую-нибудь капельницу. Когда спал, я начал кричать: “Где я?” Когда проснулся, смотрю, у меня руки привязаны. Спрашиваю: “Что это такое?” Мне говорят: “А что, ты не помнишь? Ты здесь такое чудил”.
— Важно возвращающихся военнопленных выводить в публичность. Нужно, чтобы они говорили, что там было и как это было.
В Мариуполе, кроме азовцев, там еще были морпехи, пограничники, Нацполиция, терроборона, СБУ. Все эти люди четко и качественно выполняли приказы, которые давали им их командиры. И сейчас они нуждаются в защите и опеке своего государства.
Они отдавали своему государству все, что возможно. И теперь нужно вернуть их в свои семьи.
Очень важно этих людей со стальными стержнями возвращать домой и наполнять ими снова армию. Кроме того, многие мои друзья погибли и лежат до сих пор под завалами на том комбинате.
— Сейчас я так далеко не загадываю. Существует только три задачи, среди которых: вылечиться, пройти эффективную реабилитацию, а затем творить лучший мир вокруг себя. В каком виде, я не знаю.
Конечно, если разрешат вернуться в армию, я буду счастлив вернуться в родную морскую пехоту. Если нет, это будет общественный или государственный сектор. В любом случае это будет деятельность для государства.
Позволят ли мне врачи продолжить военную службу с учетом всех травм, не знаю. Сейчас у меня в тазу много титана, в челюсти пластина.
Мне еще нужно будет нос сломать, чтобы его заново сделать. Еще нужно будет сделать зубы, которые покрошенные, и поломанные вытащить, поставить новые, поставить брекеты. Поэтому еще может быть здесь титан, чтобы я когда подходил к рамке, все играло. Может, какую-то мелодию можно будет сыграть.
— Это будет страна с супермощной армией. Это будет страна людей, точно любящих свое государство и желающих работать для его блага. И я искренне убежден, что это будет страна с сильными институтами власти.
— Сила украинцев в том, что они украинцы. Это люди, которые могут сделать все, если захотят. История с Байрактарами от Притулы тому доказательство. То, что люди с коктейлями Молотова были готовы встречать российские танки и не боялись этого. Это просто удивительно.
То, что мы украинцы, решительные, смелые, в этом наша суперсила.
Наша сила — в готовности бороться за свое и отдавать собственную жизнь и здоровье за свои города, свои семьи.
Чтобы помочь Глебу продолжать лечение и реабилитацию, можешь присылать помощь по реквизитам:
ПриватБанк:5168 7574 2495 49585168 7520 1572 7517
Для переводов в долларах: UA713052990262056400933556102 или 4149499373660727
Для переводов в евро: UA363052990262016400933556210 или 5168752015522710
Mono банка: https://send.monobank.ua/jar/2rDpY6bNGF
PayPal: hlib.stryzhko@gmail.com
Как украинские военные, так и гражданские уверены, что война завершится грандиозным разгромом оккупантов. Читай истории героев с передовой, заряжающих своим боевым духом.
А еще у Вікон есть свой Telegram-канал. Подписывайся, чтобы не пропустить самое интересное!